В честь их на “Утренней заре” вывесили все флаги и гербы. Для отплывающих в лодке корабль, такой высокий, большой и привычный, увитый лилиями, казался родным и надежным приютом, а теперь они покидали его и уплывали в неизвестность. Однако расстояние между ними быстро увеличивалось. Корабль становился все меньше и меньше, но еще до того, как совсем потерять его из виду, они увидели: “Утренняя заря” повернулась драконовой головой на запад и на веслах неторопливо двинулась прочь. Хотя Люси и уронила несколько слезинок, но, к собственному удивлению, она горевала не так уж сильно, как ожидала. Свет, тишина, трепещущий и чуть покалывающий запах Серебряного Моря (взрослый сказал бы, как охлажденное шампанское), самое их одиночество — все это волновало и вызывало странный подъем сил.
Долго грести им не понадобилось, их снова подхватило течение и с постоянной скоростью повлекло на восток. Никому не хотелось ни есть, ни спать. Остаток дня, всю ночь и весь следующий день они мерно скользили к востоку, а когда забрезжила заря третьего дня, да такая яркая, что нам с вами и не вынести такого света, если даже смотреть сквозь закопченное стеклышко, как при солнечном затмении, — так вот, на рассвете третьего дня они увидели впереди новое диво.
Путешественникам показалось, что между ними и небом выросла какая-то стена, серовато-зеленая, дрожащая, мерцающая. Потом взошло солнце, и они наблюдали его восход сквозь эту прозрачную стену, которая расцвела и засверкала всеми цветами радуги. И тогда они поняли, что это не стена, а очень высокая волна, все время остающаяся на месте, как это бывает на краю водопада. На вид в ней было в высоту футов тридцать. Течение стремительно несло путешественников прямо на волну. Вы, наверно, считаете, что в эти мгновения они думали о новой опасности. Но они не думали, и я не представляю, чтобы кто-нибудь другой на их месте мог думать о таких вещах. Потому что они смотрели на то, что было не только позади волны, но и позади самого солнца. Если б глаза их раньше не окрепли от воды Крайнего Моря, они бы, конечно, ничего этого не смогли разглядеть. А еще дальше на востоке виднелся горный хребет с такими высокими горами, что взгляд не мог дотянуться до вершин. А дальше не удавалось разглядеть даже клочка неба.
Наверно, эти горы и в самом деле находились за Краем Мира. Потому что в обычном мире любая гора, достигавшая четверти, нет, даже одной двенадцатой их высоты, обязательно покрылась бы снегами и льдом. Но эти странные горы казались цветущими, сплошь зелеными от густых лесов; с их обрывов радужными водопадами спадали голубые реки. Вдруг с востока налетел легкий ветерок, взметнул вверх гребень волны, покрыл ее всю пенным кружевом, а морскую гладь легкой рябью. И всего-то дул он секунду-другую, но это мгновение запомнилось на всю жизнь. Потому что ветер принес с собой необычный аромат и нежный, мелодичный звук. Эдмунд и Юстас никогда потом не рассказывали, что пережили они в эти секунды, а когда я спросил Люси, она ответила:
— Я не могу сказать, это разорвет вам сердце.
— Почему? — удивился я. — Неужели это было так печально?
— Печально? Нет, совсем нет!
И никто из тех, кто был в лодке, не сомневался: в эти мгновения они смогли заглянуть за Край Света, в Страну Аслана.
Вдруг под днищем лодки заскрежетало. Течение потащило ее по грунту. Море стало слишком мелким даже для лодки.
— Ну вот, — сказал Рипишиппи. — Отсюда я должен плыть один.
Они даже не пытались отговорить его, потому что было такое чувство, будто все это давным-давно предопределено, и ничего уже изменить нельзя, как нельзя изменить то, что уже произошло.
Дети помогли Рипишиппи спустить на воду его лодочку. Потом он взял в руки свою шпагу и заявил:
— Она мне уже больше не понадобится.
И швырнул ее в заросшее лилиями море. Все видели, что шпага упала вертикально да так и осталась стоять прямо, с эфесом, торчащим над поверхностью.
Затем Рипишиппи распрощался со своими друзьями, ради них постаравшись быть печальным. Но чувствовалось, что все в нем дрожит от нетерпения и предчувствия счастья. Тогда Люси в первый и последний раз сделала то, о чем всегда мечтала: крепко обняла Предводителя Мышей, нежно погладила его и поцеловала.
Затем Рипишиппи торопливо спрыгнул в свою лодочку, взял весло, и течение подхватило ее и понесло вперед. Люси, Эдмунд и Юстас еще какое-то время ясно видели его черный силуэт на фоне белых лилий. Но ни на огромной волне, ни перед ней лилии уже не росли, там был только гладкий почти отвесный подъем, к нему-то и несло теперь лодочку Рипишиппи, причем чем дальше, тем быстрее. Наконец суденышко оказалось у самого подножия стоячей волны и стремительно заскользило вверх по склону. На какую-то долю секунды они снова увидели черный силуэт лодочки и стоящего в ней Рипишиппи на самой вершине волны, и тут же они исчезли. И с этих пор уже никто не мог с уверенностью сказать, что видел где-нибудь Предводителя Мышей Рипишиппи. Но я полагаю, и уверен в этом, что он целым и невредимым попал прямо в Страну Аслана, где и живет по сей день.
А солнце тем временем поднималось все выше, горы за Краем Света подернулись дымкой, стали размытыми, а потом и совсем исчезли. Волна оставалась на месте, но теперь за нею виднелось только синее небо.
Дети вылезли из лодки и пошли прямо по воде, но не к волне, а к югу, так что водяная стена оставалась слева от них. Они сделали это не сговариваясь, никто не смог бы объяснить, почему пошел именно туда. Наверно, потому, что это тоже было предопределено, или их направляла сама судьба. Хотя на борту “Утренней зари” они все время и ощущали, и вели себя как взрослые — да по сути дела ими и были, — теперь неожиданно они снова почувствовали себя детьми и, взявшись за руки, пробирались вброд сквозь лилии. Сколько они так шли, неизвестно, но совсем не чувствовали усталости. Вода была теплой, как парное молоко; море постепенно мелело. Наконец они выбрались на сухой песок — он был на том же уровне, что и Серебряное Море, и тянулся во все стороны такой ровный, что на нем нельзя было разглядеть возвышения даже с кротовую кучку.