4 сентября. По-прежнему полный штиль. За обедом крохотные порции, и мне, конечно, дали меньше всех. Каспиан очень хитро все устроил за столом и воображает, будто я ничего не видел. Люси почему-то пыталась всучить мне часть своей порции, но этот педант Эдмунд, который везде сует свой нос, ей не разрешил. Страшно печет солнце, и весь вечер хочется пить.
5 сентября. По-прежнему штиль, к которому добавилась выматывающая жара. Погано чувствовал себя целый день. Убежден, что у меня температура. Конечно, им не пришло в голову прихватить на корабль хотя бы один градусник.
6 сентября. Жуткий день. Проснулся ночью и понял, что у меня лихорадка и надо обязательно напиться воды! Любой врач подтвердит, что мне это совершенно необходимо. Небо свидетель, что я менее, чем кто-либо другой здесь, способен на бесчестный поступок... Но мне и во сне не могло присниться, что нормирование воды распространяется и на больных. Конечно, если говорить честно, мне следовало разбудить кого-нибудь и попросить хоть кружку воды, но я тогда подумал, что за день все устали и просто эгоистично будить их из-за такого пустяка. Поэтому, тихонько поднявшись, я взял свою чашку и на цыпочках, соблюдая величайшую осторожность, выбрался из этой темной поры. Я изо всех сил старался не потревожить Каспиана и Эдмунда: у них очень тяжелый сон с тех пор, как началась жара и уменьшились порции воды. Я ведь всегда стараюсь войти в положение остальных, независимо от того, нравятся они мне или нет.
Мне удалось благополучно пробраться в то большое помещение — если тут только применимо слово "помещение", — где находятся скамьи для гребцов и навалены всякие грузы. Бочки с водой стоят в самом дальнем углу. Я мгновенно огляделся там, и все бы прекрасно обошлось, но не успел я даже зачерпнуть чашку,
как меня схватили. И кто бы мог подумать, что там ошивается этот маленький шпион Рипи! Я попытался втолковать ему, что вышел на палубу всего лишь подышать свежим воздухом (объяснять, как я болен и как мне нужна вода, было бы совершенно бесполезно). Но он меня совсем не слушал и все спрашивал, для чего это у меня с собой чашка, а потом поднял такой визг, что разбудил весь корабль. Тогда я спросил, почему сам Рипишиппи шныряет возле бочек с водой посреди ночи. Народ, мгновенно сбежавшийся со всех сторон, устроил мне форменный скандал. А этот негодяй при всех заявил, если уж он так мал, что от него никакой пользы ни на палубе, ни на веслах, то он возлагает на себя обязанность, с которой может справиться, несмотря на свои размеры — это обязанность ночного часового. Видите ли, благодаря тому, что он сторожит воду, лишний человек может поспать ночью и восстановить силы после тяжкой дневной работы. Тут-то я и испытал на себе всю их подлую несправедливость! Все поверили не мне, а ему. Каково это выносить?
Конечно, мне пришлось перед ним извиниться, иначе зверюга уже был готов наброситься на меня со своей шпагой. Каспиан наконец-то показал свое подлинное лицо тирана, заявив во всеуслышание:
— Кто еще раз попробует украсть воду — получит две дюжины горячих.
Я не сразу понял, что он имел в виду, тогда Эдмунд, гнусно ухмыляясь, объяснил мне. Он-то в таких вещах разбирается, о них пишется в этих глупых книжках, которыми зачитываются малыши Певенси.
Однако после этой подлой угрозы Каспиан счел нужным переменить тон и заговорил со мною снисходительно и покровительственно. Заявил, что ему жалко меня, но каждый на борту испытывает такое же лихорадочное состояние, как и я, поэтому все мы должны вести себя хорошо, и так далее, и тому подобное! Гнусный, самодовольный педант!
Разумеется, весь сегодняшний день я провел в постели.
7 сентября. Сегодня подул небольшой ветер, но — с запада. Смогли продвинуться на несколько миль дальше на восток, частью на веслах, частью под парусом, который Дриниан приладил на то, что называется “аварийной мачтой". Это просто бушприт, который они поставили торчком и привязали (они это называют — принайтовили) к пеньку настоящей мачты.
По-прежнему страшно хочется пить.
8 сентября. Показалась земля. Очень высокая гора вдали на юго-востоке.
10 сентября. Гора становится все больше, видна уже отчетливее, но до нее еще страшно далеко. Сегодня снова появились чайки, в первый раз с тех пор, как... впрочем, я уж и не помню с каких.
11 сентября. Наловили немного рыбы и приготовили обед. В 7 часов вечера бросили якорь в одной из бухт этого гористого острова. До берега всего шесть ярдов, но этот идиот Каспиан не позволяет нам сойти с корабля, потому что, дескать, стемнело, а он, понимаете ли, боится дикарей и диких зверей. Хорошо еще, что на ночь всем выдали двойные порции воды..."
Приключения путешественников на этом острове были связаны, главным образом, с Юстасом, но, к сожалению, мы не можем рассказать о них его словами, потому что после 11 сентября ему пришлось надолго прервать записи в своем дневнике...
Утро выдалось серое, небо сплошь затянули облака, но жара не уменьшалась. Когда рассвело, путешественники увидели, что находятся в заливе, окруженном такими высокими и обрывистыми утесами, что тут скорее подошло бы слово не “залив”, а “фьорд".
Перед ними был едва ли не единственный участок низкого, ровного берега, за которым тянулась полоса ровной земли с тесно разросшимися высокими деревьями, напоминавшими кедры. Из рощи вытекал стремительный поток. Дальше поверхность острова круто вздымалась вверх к неровному иззубренному гребню, позади гребня что-то смутно темнело, наверно, та самая гора, которую они видели издали. Она круто уходила вверх к пасмурному небу и серым облакам, окутывающим ее вершину. Обрывистые утесы по обеим сторонам залива то тут, то там пересекались вертикальными белыми полосами. Это, по-видимому, были водопады, хотя отсюда не слышалось никакого шума и нельзя было разглядеть движение падающей воды. По правде говоря, место было уж слишком тихим, а вода в заливе — гладкой, как стекло. Вид, представший перед ними, был бы очень красив на картине, в реальности же производил несколько странное и гнетущее впечатление. Похоже, остров не очень радовался нежданным гостям.