С минуту сохранялось молчание, которое нарушил тоненький голосок Рипишиппи,
— Сир, — сказал он, — не будете ли вы так любезны налить мне вина из этой бутылки. Она слишком велика, чтобы я смог поднять ее сам. Я хочу выпить за здоровье прекрасной дамы.
Каспиан выполнил его просьбу, и Рипишиппи, стоя на столе, поднял своими крохотными лапками тяжелый золотой бокал.
— Ваше здоровье, сударыня!
Пригубив вино (весь бокал просто не вместился бы в его тельце), он принялся за холодного фазана. Остальные, не раздумывая, последовали его примеру. Все почувствовали страшный голод, и хотя на столе было совсем не то, что полагается к раннему завтраку, но в качестве очень позднего ужина трапеза была превосходна.
Когда они немного насытились, разговор возобновился.
— Почему вы назвали этот стол Столом Аслана? — спросила Люси.
— Потому что он поставлен здесь по его велению для тех, кто заплывет сюда, слишком близко к Краю Света. Некоторые даже называют этот остров Концом Мира, хотя отсюда можно плыть еще дальше. Но именно здесь начинается Край Света.
— Но сколько же времени хранится здесь пища? — полюбопытствовал Юстас.
— Каждое утро ее съедают и каждый вечер ставят новую. Скоро вы все увидите сами.
— Но что же нам делать с этими Спящими? — спросил Каспиан.
— Мои друзья, — тут он кивнул на юных Певенси и Юстаса, — рассказывали мне, что в том мире, откуда они пришли, есть сказка. В замке короля все уснули волшебным сном. Много лет спустя туда попал один принц. И ему удалось развеять чары, когда он поцеловал принцессу.
— Но мы в другом мире, — отвечала девушка, — и здесь все будет несколько иначе. Здесь нельзя поцеловать принцессу до тех пор, пока не сумеешь развеять чары.
— Тогда, во имя Аслана, поведайте мне, как это можно сделать?
— Этому вас может научить только мой отец, — ответила девушка.
Ваш отец? Кто он? — спросил Эдмунд.
— И где он? — добавила Люси.
— Смотрите, — девушка, повернувшись, показала на дверь в склоне холма.
Теперь ее было хорошо видно... Пока они ели и беседовали, почти все звезды померкли. В серой мгле восточного неба уже намечалась белая полоска рассвета.
Снова медленно растворилась дверь, и в ней показалась еще одна фигура, такая же высокая и стройная, как у той девушки, только не такая тоненькая. В руках у нее не было никакого светильника, но свет, казалось, исходил от нее самой. Когда она приблизилась, Люси увидела, что это — величественный старец. Его серебряная борода спускалась до босых ступней, а серебряные волосы сзади доходили до пят. Его одежда была, казалось, соткана из серебряного руна. Он выглядел таким серьезным и благородным, что путешественники встали, чтобы приветствовать его.
Старик шел прямо к ним, не говоря ни слова, пока не оказался рядом со своей дочерью. Они оба обратились лицом к востоку и протянули руки вперед и вверх, раскрыв ладони. И в этой позе начали петь. Мне хотелось бы здесь привести слова песни, но никто из свидетелей потом не мог их припомнить. Люси говорила, что пели они на высоких нотах, почти пискляво, но все равно очень красиво...
— А мелодия прохладная и спокойная, — объясняла она. — Именно такая песня и подходит для раннего утра.
Они пели, и серые облака начали подниматься с восточной части неба, а белая рассветная полоса все разрасталась, пока небо совсем не побелело, а море засверкало, как серебряное. Время шло, старец и его дочь продолжали петь. Восток заалел, облака рассеялись... и солнце поднялось из-за моря. Его длинные прямые лучи протянулись вдоль всего стола, сверкая на золоте и серебре, и упали, на Каменный Нож.
Еще до того, как они попали на этот остров, нарнианцы удивлялись тому, что восходящее солнце в этих краях выглядит намного больше, чем дома. На этот же раз оно произвело просто ошеломляющее впечатление. Лучи его сверкали на росе и на убранстве стола так ярко, что блеск их не шел ни в какое сравнение с сиянием любого утра, какое путешественникам до сих пор приходилось видеть. Потом Эдмунд говорил:
— Хотя за время плавания с нами приключилось много всяких чудес, самым волнующим был этот восход.
Дело в том, что именно в тот миг они по-настоящему осознали, что добрались до тех мест, где действительно начинается Край Света.
Потом им показалось, что из самой середины поднимающегося солнца что-то вырвалось и летит прямо на них. Но, как вы понимаете, долго смотреть прямо на солнце нельзя, поэтому полной уверенности в том, что они это видят, у них не было. Вскоре весь воздух зазвенел от голосов, подхвативших песню, которую пели девушка и ее отец. Мелодия разливалась все привольнее, но слов наши путешественники не понимали: ведь языка, на котором была сложена песня, они не знали. Вскоре показались и сами певцы — большие белые птицы. Они налетали сотнями, тысячами и садились везде, где находили местечко: на траву, на каменные плиты, на стол, на плечи людей, на их руки и головы. Вскоре все выглядело так, будто выпал тяжелый плотный снег. И, подобно снегу, птицы укрыли все белой пеленой, под ней размылись очертания всех вещей. Выглядывая из-под белого крыла, Люси увидела, как одна из них вдруг подлетела к старцу. Она держала что-то в клюве — не то плод, не то горящий уголек, во всяком случае это горело так ярко, что невозможно было смотреть. И птица опустила это прямо в уста старцу.
Затем пение смолкло, птицы занялись яствами, и скоро на столе не осталось ничего. Они сотнями и тысячами поднимались вверх, унося в когтях и клювах кости, корки, скорлупу. Стая устремилась назад, на восток, к поднимающемуся солнцу. Воздух снова задрожал и завибрировал от взмахов крыльев. Три нарнианских лорда продолжали крепко спать.